Большая душа - Страница 43

— Ну, понятно, хочу. Давайте…

Новая смена забегала вокруг столба. Саша с Машей Поповой на буксире, Жорж и Дося.

Уморительно было смотреть на забавные прыжки, которые делала с присущей ей медвежьей ловкостью Маша, стараясь облегчить труд тащившему ее на буксире Саше, и очень скоро и сама Маша, и ее помощник барахтались на песке у подножия столба.

— Этого надо было, в сущности, ожидать: первый блин комом. А все-таки и я побегала, по крайней мере, на гигантках, — со своим философским спокойствием заявила Маша под общий взрыв веселого смеха.

Звук гонга, раздавшийся по всему саду, заставил компанию встрепенуться.

— Нас зовут обедать, mesdames et moncieurs! — торжественно возвестил Алексей Федорович, пропуская вперед пансионерок.

В освещенной огромной люстрой столовой, с массивным буфетом, уставленным серебром, с нарядно и богато сервированным столом, старшие уже ожидали молодую компанию.

Анна Вадимовна, кресло которой пожилой лакей подкатил к ее хозяйскому месту на конце стола, встретила детей ласковой улыбкой.

— Ну что, познакомились с моими мальчиками? Не скучали? — обратилась она к пансионеркам, и ее тонкая, унизанная кольцами рука легла на белокурую головку ближе всех стоявшей к ней Доси.

«Вот кто похож на добрую волшебницу!» — вихрем пронеслось в тот же миг в голове девочки, и она с восторгом взглянула в бледное, усталое, но исполненное необычайной доброты лицо Бартемьевой.

— Вам, кажется, понравилась наша мамочка? — осведомился тихо у девочки Жорж, перехвативший восторженный взгляд Доси, устремленный ею на хозяйку дома, пока детей рассаживали вокруг стола.

— Ужасно нравится. Она похожа на добрую и прекрасную волшебницу. И как это грустно, что ваша милая мама не может ходить! — сочувственно вырвалось у девочки. — А может быть, она и поправится впоследствии?

— Увы! Вряд ли, наша мамулечка никогда уже не покинет своего кресла. Она больна неизлечимо. Так говорят, по крайней мере, все лучшие доктора, которые перебывали у нас. Да, нелегко ей, нашей бедняжке! Правда, папб всячески старается облегчить ее участь. У мамочки имеются все лучшие книги в библиотеке, она выписывает все интересные здешние и заграничные журналы. Кроме того, папб приглашает раза два в год хороших музыкантов играть на наших вечерах, так как мамочка больше всего в мире после нас, папб и детей, любит музыку.

— Ах, и я тоже люблю ее, и Веня тоже любит! — вырвалось у Доси.

— Кто это Веня? — заинтересовался Жорж.

— Веня? Это маленький горбун; мой друг детства. Я его очень люблю, он такой славный, сердечный мальчик.

— Очень добрый, — подтвердила Ася, прислушивавшаяся к этой беседе.

Девочки сидели по обе стороны Жоржа, на детском конце стола, где председательствовал Алексей Федорович. Вдали от старших они чувствовали себя свободнее и теперь старались познакомить мальчика с личностью Вени.

— Он горбун, но особенный горбун, — рассказывали они, — и если бы вы знали, как мужественно и терпеливо он переносит свое убожество! Ведь горбатых все считают злюками, а наш Веня — что ангел доброты. Даже Юра — и тот говорит, что в жизни не встречал такого мальчика.

— А кто это Юра? — снова полюбопытствовал Жорж.

— Юра — это Юрий Львович. Неужели вы не знаете Юрия Львовича? Господи, да он такой музыкант, такой, что другого такого в целом мире не сыщешь, — горячо, по своему обыкновенно, проговорила Дося.

— Ну, уж не в целом мире, положим, ты преувеличиваешь; к тому же ведь он еще и учится, — улыбнулась Ася, а у самой глаза так и вспыхнули счастливыми огоньками, и она благодарным взглядом окинула подругу.

— Музыкант, вы говорите? Скрипач? А мамочка как раз так любит скрипку! Надо непременно сказать папб, чтобы он пригласил вашего брата участвовать у нас в очередном концерте под Рождество. И вашего Веню хваленого мне очень хотелось бы видеть.

— Приходите к нам и увидите.

— Приду непременно. А вы далеко живете?

— На Васильевском острове. — И Дося сказала ему их адрес.

— Батюшки, как далеко! Почти что на том свете. А я все же приду. И Сашу притащу, и Алексея Федоровича. Можно? Уж очень мне на вашего чудо-горбунка поглядеть хочется.

— Ах, понятно, можно, очень рады будем. А в это время на противоположном конце стола шел разговор совсем иного рода.

— Зизя, послушай-ка, скажи, на милость, как ты во всех аристократических кушаньях толк знаешь? Ей-Богу, в первый раз подобный фрукт вижу, — с искренним ужасом, косясь на блюдо с артишоками, гудела шепотом Маша Попова.

— Попова, вы положительно невозможны, — тоже шепотом возмущалась Баранович. — Сколько в вас еще некультурности осталось. Ну, точно вот сейчас из деревни. Неужели вам никогда не приходилось бывать в хороших домах? Ну как можно не уметь есть артишоки?

— Ну, о культурности помолчи лучше, сама видела, как твоя собственная хваленая Миля рыбу с ножа ела.

— Неправда! Вы лжете, Попова, — возмутилась Зизи, в то время как глаза самой Мили смущенно забегали по сторонам.

— Господи, что за тарелки такие, насквозь их, кажется, видно, мудрено ли разбить, — охала снова Маша Попова.

— А ты не будь Мишенькой Косолапым, вот и не разобьешь, — поучала Зина.

— Хорошо тебе говорить, когда… Ай! Ай! — Маше Поповой так и не довелось договорить начатой мысли.

И ведь надо было сорваться руке и выронить нож прямо на край этой тонкой воздушной тарелки.