Большая душа - Страница 21

Старуха жила в своем особняке на Крестовском острове. Этот дом, вернее, дача, двухэтажная, окруженная чудесным тенистым садом, находилась в стороне от проезжей дороги, вдали от городского шума, среди прекрасного парка, ведущего к взморью. Проезжающей на острова публике были видны часть зеленой крыши да белые колонны террасы, обвитые плющом. Высокая чугунная решетка отделяла от остального мира этот прелестный уголок, оставленный покойным мужем в наследство Анастасии Арсеньевне.

Сюда она удалилась после его смерти с маленьким сыном Левушкой, здесь вырос отец Юрия и Аси; здесь же он провел свои молодые годы: здесь решил жениться на доброй, но крайне болезненной и хрупкой молодой девушке. Огорченная поступком сына, Анастасия Арсеньевна не могла питать нежного чувства к невестке. Молодые поселились одни. Старуха приезжала навещать их, но эти приезды не сближали ее с женой сына. Когда же, протянув, против ожидания врачей, десять лет жизни, молодая женщина умерла, а через несколько лет последовал за нею Лев Львович, сраженная потерей сына, Анастасия Арсеньевна стала уговаривать внучат переселиться к ней за город.

Но ни шестнадцатилетний в ту пору гимназист Юра, ни девятилетняя Ася ни за что не согласились оставить своего гнездышка, где, казалось детям, еще обитали души их покойных родителей, и где каждый уголок, каждый закоулок были дороги им по воспоминаниям.

Тогда старуха, согласившись на то, чтобы дети оставались жить у себя дома, уговаривала внука брать у нее хотя бы денежную помощь.

Но юноша горячо запротестовал и против этого.

Нет, нет. Он уже достаточно взрослый, чтобы суметь прокормить сестру и себя; он прилично учится; к тому же, может давать уроки. А вот если Асю бабушка согласна будет принять через год-другой в свой пансион — другое дело. Они были бы ей оба благодарны за это.

Пансион, упомянутый Юрием, был любимым детищем Анастасии Арсеньевны.

Огорченная ранней женитьбой сына, старуха-Зарина решила тогда же утешить себя заботами о других детях.

Она разыскивала детей небогатых родителей или вовсе круглых сирот и давала им воспитание и образование в основанном у себя на острове пансионе. Этот пансион был рассчитан на три отделения, и в каждом из них училось не более десяти девочек. Учебный курс пансиона длился шесть лет, в каждом отделении по два года.

В этот-то пансион через год после смерти отца и была определена маленькая одиннадцатилетняя Ася. Одинокая старуха питала к обоим внукам какую-то исключительную нежность. Всю любовь свою к сыну она перенесла на них. Но ни одного движения души она не проявляла внешне. Гордый отказ Юрия от помощи восхитил Анастасию Арсеньевну, хотя она ни одним словом не обмолвилась ему о том.

«Так, в сущности, и должно быть. Он настоящий Зарин. Гордый и благородный, не привыкший жар загребать чужими руками», — мысленно говорила себе старуха. И Ася не меньше старшего брата сумела завоевать симпатию бабушки с первых же дней своего поступления в пансион. Она сразу же заняла положение лучшей ученицы среди воспитанниц.

— Вся в отца пошла, умница, — говорила старуха со вздохом, вспоминая умершего сына, ученого-историка, занявшего незадолго до смерти профессорскую кафедру.

И только когда по окончании гимназии увлекшийся скрипкой Юрий заявил о своем желании поступить в консерваторию, Анастасия Арсеньевна возмутилась.

— Ты — Зарин, и хочешь быть каким-то ничтожным музыкантишкой, — говорила она внуку.

— А почему же непременно «ничтожным», бабушка? — улыбался Юрий, уже решивший в душе своей не сдаваться ни за что в мире.

— Как почему? Да потому, что все они ничтожны, эти музыканты…

— И Моцарт, и Рубинштейн тоже ничтожны, по-вашему?

— Ну, ты мне своими Моцартами и Рубинштейнами в глаза не тычь, пожалуйста. Их было один, два, и обчелся. А таких, как ты, музыкантов на каждом шагу не оберешься. Смешно даже надеяться стать Рубинштейном. То ли дело, шел бы в высшее учебное заведение, в горный институт или в путейцы, например, — предлагала бабушка.

— А покойный папа всегда говорил, что человеку следует поступать так, как велит ему его призвание… Вон папа был ученым, читал лекции по призванию, занял кафедру тоже по призванию, и он был счастлив. А у меня влечение к музыке, и я тоже хочу испытать свое счастье, — спокойно и твердо ответил внук бабушке.

И Анастасии Арсеньевне оставалось только согласиться с «упрямцем Юрой», как она называла мысленно внука.

К этой милой, властной, но удивительно доброй бабушке и ехал сейчас Юрий Львович Зарин.

ГЛАВА 4

— Анастасия Арсеньевна, никак, к нам кто-то едет.

Белокурая в белом форменном переднике девушка лет пятнадцати степенно вошла на террасу и, почтительно сложив руки, остановилась у дверей.

Это была воспитанница старшего отделения пансиона и круглая сирота Миля Шталь, из обрусевших немок, безотлучно жившая под кровом пансиона Зариной. Миля как нельзя более подходила к общему тону дома Анастасии Арсеньевны. Она двигалась бесшумно и степенно, как взрослая, говорила спокойным голосом, никогда не повышая его. Училась добросовестно и усидчиво, хотя особенными способностями не отличалась.

Оставшись на лето в пансионе в обществе самой начальницы и еще другой воспитанницы из старшего класса, Миля Шталь не скучала здесь и была даже как будто довольна летним затишьем, которое наступило с разъездом воспитанниц на каникулы.